Институт развития личности. Статьи. Седьмой цвет радуги

>ИРЛ / Статьи / СЕДЬМОЙ ЦВЕТ РАДУГИ

СЕДЬМОЙ ЦВЕТ РАДУГИ

Разрушительные силы, однажды ворвавшиеся в поток безмятежного существования трех вполне благополучных людей, исковеркали их дружбу, сломали жизни. Какова во всем этом мера ответственности человека? Насколько события, обернувшиеся трагедией, были предопределены выбором, сделанным более двадцати лет назад тремя детьми, попавшими в сокровищницу забытых богов? Можно ли что-то противопоставить жестокости судьбы? Об этом психологическая повесть-сказка «Седьмой цвет радуги».

ГЛАВА 1. СОКРОВИЩНИЦА ЗАБЫТЫХ БОГОВ

К вечеру погода испортилась, небо заволокло тучами, по крыше застучали первые капли. Друзья собрались у Тима, в его «чертоге», как он именовал дачный чердак, где Тим всегда находил для них что-то новое и необычное—либо занятие, либо рассказ. Тим как радушный хозяин бросил на пол овечьи шкуры, некогда служившие его родителям автомобильными чехлами; дождался, пока Витас, с наслаждением вытянувшийся на пушистом лежбище, прекратит позевывать, а Лилия, кое-как пристроив свои длинные худые ноги, наконец закончит ерзать, и призвал друзей к вниманию.
— Сегодня мы приобщимся к древнему японскому таинству,—тихим, заговорщическим голосом сообщил он,—а эта книга нам поможет.
Приподнявшись на локте, Витас подался вперед и ловко перехватил книжку из рук Тима.
—«Оригами»,—прочел он название и показал Лилии обложку, на которой красовалась похожая на лягушку фигурка, сложенная из разлинованного в клеточку бумажного листа.
—Дешевое издание, газетная бумага,—подытожил Витас свои впечатления, пролистав несколько страниц.
Тим, прищурившись, внимательно посмотрел на друга, и тому сделалось слегка не по себе. Витас прекрасно знал, что такой взгляд Тима—неизбежная прелюдия к очередной шуточке, после которой станешь всеобщим посмешищем минимум на неделю. Но на сей раз Тим придержал язык.
—Не суди по внешности, ибо суть не в ней,— многозначительно заметил он.—Знаешь ли ты, что такое оригами?
Витас раскрыл страницу с предисловием и процитировал первый абзац:
—«Ори»—сложенный, «гами»—бумага. Оригами—«сложенная бумага».
Он захлопнул книжку, передал ее Лилии и снова зевнул:
—Изготовление бумажных фигурок, только и всего. Развлечение для детей, а вовсе не древнее таинство!
—Любое занятие может быть таинством, все зависит от отношения,— сдержанно ответил Тим.—Что же касается слова «оригами», то «гами» на японском звучит как «ками». А ками, что б ты знал, это японские божества, природные духи. В давние времена, когда бумага была величайшей редкостью и ценностью, изготовлением фигурок из нее занимались исключительно жрецы. И складывали они бумажные фигурки не для забавы и не как украшения, а чтобы умилостивить злых ками или попросить о чем-то добрых. А это самое что ни на есть таинство. Согласен?
— Ладно, малыш, довольно лекций,—Лилия решила предотвратить назревающий спор и перейти к практике.
— Попробуем сложить журавлика счастья,—она показала друзьям изображение фигурки, привлекшей ее своим названием.
Витас тотчас оживился. Тим мог заниматься их просвещением часами, но в вопросах практики значительно уступал Витасу. Вот и сейчас Витас моментально ухватил схему сложения, разложения, вдавливания и разглаживания. Глядь: чудесный журавлик у него уже готов.
Тим, загодя поднаторевший в «таинстве», тоже без труда сложил выбранную фигурку. А вот у Лилии дело не пошло. Она только изводила бумагу на уродцев, ни в какую не желавших обретать нужную форму и стремившихся вернуться к изначальной ипостаси листа А4. Наконец, не без помощи Витаса, которому Тим благородно делегировал право наставничества, Лилия тоже сложила некую неосновательную фигурку, смотревшуюся рядом с журавликами Тима и Витаса как мул, затесавшийся меж арабских скакунов. Но Лилии ее журавлик очень понравился.
—Давайте их раскрасим,— воскликнула она, любуясь своим произведением.
Сказано—сделано. В живописи Витас был не слишком силен, так что его журавлик быстро получил незатейливую раскраску: красные и коричневые зигзаги, похожие на молнии, простреливают черные кольца. Тим вдохновенно наслаждался игрой с полутонами и переходами цветовых гамм. Окончание процесса, как водится, задержала Лилия. Высунув от старания язычок, она увлеченно покрывала свое изделие мельчайшими разноцветными узорами, создававшими впечатление отчаянной пестроты.
Когда друзья закончили живописный этап и их творения слегка подсохли, Тим попросил Лилию и Витаса встать и взять своих журавликов в руки:
—Мы приносим этих журавликов,—медленно и торжественно произнес он,—в дар ками земли, огня, воздуха и воды, в дар всем божествам, которым поклоняются и поклонялись люди, в дар духам предков, растений и животных. Мы просим ками принять наши дары и исполнить наши сокровенные желания.
Совсем стемнело. Ветер завывал в оконной раме, безжалостно гнул стволы сирени в саду, стегал по стеклам ветвями берез, швырялся пригоршнями дождя. В «чертоге», где друзья задумались о своих сокровенных желаниях, потрескивали скатанные из вощины свечи, распространяя медовый дух и отбрасывая причудливые тени на скошенный потолок.
Всем известно, что загадывать желания стоит крайне осторожно. Особенно сокровенные! Особенно, если вы просите ками исполнить задуманное. Такие желания обычно сбываются, да только не всегда люди потом бывают рады. В общем, сокровенные желания—штука серьезная. В четырнадцать лет желаний много, а вот какие из них— сокровенные? И вообще: о чем просят божества?
Друзья могли размышлять над этими вопросами еще долго, но снизу донесся голос бабушки, пришедшей за Лилией и позвавшей ее домой.
—Пора!
Тим выдернул шпингалет, и ставни резко распахнулись от порыва ветра. Холодный, пропитанный дождем воздух потоком хлынул в «чертог». Лилия первая вытянула в оконный проем руки с бумажной фигуркой и подбросила своего журавлика вверх. Мгновенный порыв ветра подхватил ее дар и унес во мрак. Пришла очередь Витаса. Он держал журавлика на ладонях несколько минут, но ничего не происходило. Вдруг ветер, налетевший откуда-то сбоку, выхватил из его рук приношение ками, и журавлик исчез в темноте. Когда Витаса сменил Тим, встречный порыв ветра обдал его дождевыми брызгами. Тим помотал головой и тоже вытянул ладони с журавликом вперед. Мысленно он помолился всем природным ками, чтобы они приняли его дар. Но ветер сник, точно иссяк. Тим подождал-подождал, потом развел ладони, и его журавлик упал куда-то вниз, наверное, в кусты сирени перед домом. Ну что ж, если на то воля ками, пусть журавлик будет там.
Друзья постояли еще немного у окна. На прощание Лилия обняла обоих ребят.
—Завтра нас ждет приключение! Готовься! —пообещал ей Тим.
—Мы зайдем за тобой, Или, только не проспи, как обычно,—добавил Витас.
«Или»— так мальчики прозвали меж собой Лилию.

***

Утро выдалось сумрачным. Дождь, зарядивший накануне, не собирался утихать. Лилия зевнула, потянулась и снова свернулась калачиком. Как же сладко спится под монотонное постукивание капель о железную кровлю! Снизу донеслась какая-то возня и послышались голоса. Строгий бабушкин и два звонких мальчишеских. Тим и Витас! Они же вчера договорились зайти за ней пораньше, поскольку Тим сказал, что сегодня их ждет приключение.
Приключение! Лилию точно сдуло с постели. Она впопыхах натянула джинсы, футболку, свитер, носки и кубарем скатилась по лестнице на веранду. Бабушка уже успела выставить за дверь ее негодующих друзей.
—Погодите! Я готова!
—Ты куда еще собралась?!—встрепенулась бабушка.—На улице льет, как из ведра. И не думай о гулянье!
—Дождь скоро кончится, не может же он идти вечно, а я одену желтую куртку с капюшоном, плащ и красные резиновые сапоги! —тараторила Лилия, не давая бабушке возможность вставить контраргументы. Она спешно облачилась во все вышеперечисленное и, даже не взглянув в зеркало, чтобы не расстраиваться, выскочила за дверь. Тим и Витас, дабы не мокнуть понапрасну, приютились под крошечным козырьком. Прижавшись друг к другу, они философски созерцали лужу перед крыльцом, превратившуюся в небольшой прудик. От капель расходились круги и образовывались маленькие пузырьки. Завораживающее зрелище, от которого легко впадаешь в транс. Однако, с появлением Лилии друзья вышли из медитативного состояния и попытались спинами продемонстрировать ей свое презрение.
—Не вздумайте дуться,—опережая ворчание мальчишек, Лилия повернула обоих приятелей к себе лицом, чмокнула каждого в мокрую щеку и наградила их очаровательной белозубой улыбкой.
—Соня!—без особого возмущения буркнул Витас. Тим ничего не сказал, только глянул на нее снизу вверх как-то странно.
Лилия знала подход к своим друзьям, ее улыбка действовала на них безотказно. Не подумайте, Лилия в свои не полные четырнадцать совсем не была красавицей. Долговязая, плоская и по-мальчишески узкобедрая. Лицо вытянутое, бледное. Многие из ее подруг уже успели обзавестись вполне выраженной грудью, обладали соразмерным ногами и кругленькими мордашками с ямочками на щеках. Лилия всего этого не имела.
Каждый вечер, стоя перед зеркалом, она пыталась обнаружить на своем теле новые признаки взросления, но, увы, безрезультатно. Все в самой себе казалось ей несообразным. Непомерно большие для узкого личика глаза. Чересчур широкий и высокий лоб. Слишком крупный рот. Но самое главное расстройство—длинные, как у цапли, ноги. Будь они покороче сантиметров на десять, от нее бы не убыло, зато хотя бы Витас смотрелся рядом с ней как пара, а не упирался бы макушкой ей в переносицу. Даже в классе только один мальчик с натяжкой приближался к Лилии по росту, а дачные приятели и вовсе выглядели полуросликами. Теперь же, в короткой дутой куртке—желтой, заметьте!—она и вовсе напоминала лимон на ножках. Прозрачный полиэтиленовый плащ не скрывал этого глупого сходства. В придачу красные резиновые сапоги на два размера больше! Хоть бы они слетели и исчезли в чавкающей грязи! Единственной мажорной ноткой в потоке этой желчной самокритики являлась мысль о своей улыбке. Улыбка у Лилии была действительно чудо как хороша—такая солнечная и радостная, что за одну лишь эту улыбку друзья прощали ей капризы и перепады настроений, рассеянность и забывчивость.
Ребята шли молча. Шелест дождя порождал в душах меланхолический настрой.
Тим, шагавший, как обычно, в ногу с Витасом, тоже пребывал в невеселых раздумьях. Но не внешность являлась их причиной. Внешность, когда тебе четырнадцать, конечно, не совсем последняя вещь. Как ни старался Тим одеждой подчеркнуть свою принадлежность к сильному полу, облик его был далеко не мужественным—мягкие льняные волосы, голубые глаза, опушенные по-девичьи длинными темно-золотыми ресницами. Однажды он попытался было их повыдергать, но стало больно, и Тим быстро отказался от этой затеи. И все же Тим, в отличие от Лилии, не слишком сильно переживал из-за внешности. Пусть он тощий, невысокий, узкоплечий, словом—не спортсмен, что с того?! Тима никогда особо не влекли командные игры и соревновательный дух мальчишеских забав.
—Ты не боец,—как-то бросил ему учитель физкультуры, и Тим, помнится, ужасно обиделся.
Однако в глубине души не мог не согласиться с этим. Он любил мечтать, читать, рассказывать о прочитанном, слушать музыку. Драться же терпеть не мог.
—Ты живешь одними фантазиями,—вздыхал отец.—Ты слишком мягок, чего мужчина не должен себе позволять. С твоей чувствительностью ничего не добьешься в жизни!
И Тим стал учиться драться. Правда не кулаками, а словами— благо, за словом он не лез в карман. В конце концов он наловчился так здорово всех вышучивать и осмеивать, что даже самые задиристые мальчишки опасались цепляться к слабосильному Тиму, зная, что тот может в два счета превратить любого героя в предмет глумливого хохота всего класса.
—Пусть Витас—боец, а я—шут,—обычно думал Тим, сравнивая себя с физически более развитым приятелем,—зато со мной весело.
Но сейчас ему было совсем не весело. Внезапная тоска охватила Тима, пока в ожидании Лилии они с Витасом созерцали капли, падающие в лужу. Тим вдруг отчего-то подумал о Золотом мосте, с которого бросаются в залив люди, сводя счеты с жизнью. Про скорбную славу Золотого моста им рассказала Лилия, она бывала в Сан-Франциско— там жили ее родители. На мгновение Тиму почудилось, что он видит перед собой не капли дождя, а маленьких печальных человечков, прыгающих с небес, чтобы раствориться в воде, разбиться о металл, исчезнуть без следа в земных недрах...
Если бы Тим решил поделиться своим настроением с Витасом, тот бы просто округлил глаза и покрутил пальцем у виска:
—Ну ты даешь, старик! Это ж дождь—круговорот воды в природе!
Витасу, не наделенному избыточным воображением, жилось легко и просто. Подобно организму со стойким иммунитетом, надежно защищенному от проникновения чужеродной инфекции, Витас был невосприимчив к вещам, лежавшим за пределами рациональной логики. Вопросы «почему» и «зачем» мало его тревожили. Зато он живо интересовался вопросом «как». Как устроено? Как работает? Как сделать? Витас никогда не усложнял жизнь, его вполне устраивало то, что есть: ему нравилось дышать и двигаться, есть и пить, засыпать и просыпаться, мастерить что-то руками и разбираться в разных алгоритмах и схемах. Самокопание и болезненные фантазии были ему чужды.
Лилия его часто озадачивала. Ее суждения и поведение не подчинялись законам логики. Витас никогда не мог предугадать заранее, что она скажет, как поступит, чью сторону—его или Тима— примет, когда между приятелями случались споры и стычки.
Так было, например, и в тот раз, когда Витас решил похвалиться перед друзьями и заявил, что Тим за целый день не справится с задачкой, которую он сам на олимпиаде по математике решил за пятнадцать минут.
Простенькой такой задачкой: прямая делит плоскость на две полуплоскости; на одной полуплоскости—точки А и В; нужно найти на прямой такую точку С, чтобы сумма отрезков АС и ВС была минимальной.
Поспорив с Тимом на щелбан и оставив его искать решение, Витас отправился играть с Лилией в бадминтон. На обратном пути он самодовольно заметил:
—Уверен, что старина Тим не решит задачку.
—Он и не будет ее решать,—пожала плечами Лилия,—в твоей задаче для него нет никакого смысла.
—Смысл любой задачи в том, чтобы найти решение,—отпарировал Витас.
— Смысл задачи в том, чтоб было понятно зачем и почему ее надо решать,— возразила Лилия.
—Сразу видно, что ты не бывала на олимпиадах!—засмеялся Витас.—Если у тебя есть задача, нужно понять не зачем ее решать, а как ее решить!
—Это не самый важный вопрос,—невозмутимо ответила Лилия.—Для тебя смысл этой задачи был в том, чтобы получить очки, выиграть олимпиаду и доказать, что ты умнее всех. Для Тима этого смысла нет. Ему и так известно, что он знает больше нас с тобой раз в десять. Если бы он нашел в этой задачке для себя какой-то смысл, а не одну лишь абстракцию АС плюс ВС, не сомневаюсь, что он бы справился с ней не хуже тебя.
—Но мы же поспорили!—разозлился Витас.—Для него есть смысл искать решение хотя бы потому, что он согласился на пари! А ты говоришь, что он даже не будет ее решать!
—Он проиграет ваш спор и не поморщится. А ты выиграешь. И что с того?
Витас растерялся от такой постановки вопроса.
— Ты ничего в этом не смыслишь, потому что ты—девчонка!—только и сказал он.—Мужчина всегда должен принимать вызов, если он боец.
— Боец принимает вызов, если знает, зачем и почему он его должен принять. Тот, кто принимает любой вызов, не боец, а дурак. Лови!—она бросила ему ракетку и, махнув рукой «до вечера», зашагала в направлении Тимовой дачи.
«Она не права!— возбужденно доказывал сам себе Витас.—Вечно несет какую-то чушь! Задачи существуют, чтобы их решать, а не задаваться идиотскими вопросами «почему» задача именно такая и «зачем» ее решать. А вызов существует, чтобы на него отвечать, когда тебе его бросают!»
И все же что-то в словах подруги его задело, он даже сам не мог понять, что именно. И снова, как уже частенько бывало, Витасу показалась, что Лилия несет невнятную угрозу порядку и стабильности его мира. Он не мог разобраться в своем отношении к Лилии— в ней было нечто, казавшееся ему одновременно пугающим и притягательным. Так порой чувствуешь в воздухе приближение грозы задолго до первых громовых раскатов, и сладко сжимается сердце от предвкушения ужаса и восторга.
С Тимом дело обстояло проще. Тим вечно что-то выдумывал и населял зримую реальность порождениями своей фантазии, но его Витас хотя бы мог понять. Правда тоже далеко не всегда. Иногда Тим одевал маску глумливого клоуна и становился совершенно невыносим. В такие минуты Витас его терпеть не мог. В другие моменты Тим казался удивительно симпатичным парнем. Его эрудиция, как справедливо заметила Лилия, не знала границ, и он рассказывал друзьям множество интересных вещей. К тому же Тим высоко ценил практические навыки Витаса и мог легко превозносить его достоинства при Лилии. Сам Витас в отношении друга не был способен на подобное великодушие. Шуточки Тима нередко бывали оскорбительными, но если уж Тим выходил победителем в споре, то никогда не злорадствовал, наоборот, делал все, чтобы Витас не чувствовал себя проигравшим и униженным. Так было и в случае все с той же злополучной задачкой.
Когда они встретились вечером на предмет разрешения пари, Тим показал Витасу листок с нерешенной задачей и сказал:
—Я не справился с твоей задачей, Витас!
На слове «твоей» он сделал ударение, после чего подставил приятелю лоб. Лилия, наблюдавшая за ними со стороны, загадочно усмехалась, и Витасу почему-то стало неловко перед ней. Ведь именно такой исход она и предсказывала: Тим проиграет спор и нисколько не огорчится. Но Тим все-таки пытался искать решение! Судя по листочку, он довольно долго вычерчивал циркулем из точек А и В какие-то невразумительные дуги.
«Вот здесь, Или, вышла ошибочка,—удовлетворенно подумал Витас, отвешивая другу щелбан.—Мужской спор—это вопрос о достоинстве, и ты в этом ничего не смыслишь!»
Тим потер ладонью лоб и лукаво подмигнул Лилии:
—Зато я решил задачку Или,—сообщил он и предъявил Витасу новый листок с абсолютно корректным решением все той же задачи, только точка «А» именовалась «Тимом», точка «В»—«Витасом», а искомая «С» «местом спасения».
И Тим рассказал следующее. Промаявшись над задачей с полчаса и не найдя никакой идеи, он улегся с книжкой и забыл про пари. Перед обедом заявилась Лилия и поинтересовалась, как у него обстоят дела с задачкой Витаса. Тим ответил, что никак.
—И правильно, брось эту задачу,—поддержала его Лилия, повертев в руках листок с условием и попытками Тима выжать хоть какой-то зачаток решения из рисования дуг.—Реши лучше другую.
Она взяла новый листок и нарисовала две точки.
—Представь, что вы с Витасом оказались в прерии, и на вас напали индейцы. Удирая от них, вы разбежались, и ты оказался в точке «А», а Витас в точке «В».
Лилия подписала точки «Тим» и «Витас».
—Витас ранен индейцами и умирает от жажды. Чтобы его спасти, ты должен немедленно принести ему воды. Река протекает вот здесь,—Лилия начертила прямую.—Тебе нужно бежать со всех ног, не потеряв ни единой доли секунды, поэтому требуется найти кратчайший путь от тебя до Витаса так, чтобы в «месте спасения» на реке ты успел зачерпнуть ему воды.
—Как видишь, старик,—рассмеялся Тим, завершая рассказ,—я нашел «место спасения». А то стал бы я без нужды бегать к этой реке и искать там какую-то точку «С»! Так что, дружище, подставляй лоб и радуйся, что я вовремя доставил тебе воду!
Витас был рад склонить голову перед приятелем и надеялся, что тот не заметит краску, залившую его щеки. Он испытывал жгучий стыд за свое бахвальство и перед Тимом, и перед Лилией, предрекавшей, что Тим решит задачу, если она будет иметь для него смысл.
Обычно именно Тим придумывал что их троица будет делать, а в вопросе как воплотить затею в жизнь целиком полагался на Витаса. И все-таки конечную судьбу того или иного начинания определяла Лилия. Если она приходила от идеи в восторг, ребята преисполнялись вдохновения и дерзали. Если делала скучающий недовольный вид, у них быстро пропадал интерес к своему замыслу.

***

Не встретив по пути ни единой живой души, друзья миновали дачный поселок. За мостиком через речку Чухолку начинался Недобрый лес, небольшой участок которого следовало пересечь, чтобы выйти к Великой тропе. Окрестила лес «недобрым» Лилия. Название прижилось, хотя по справедливости лес следовало бы назвать «несчастным», больно уж несладко ему жилось рядом с двуногими соседями.
Деревенские жители вырубали березы на растопку; дачники выкапывали землю, оставляя лесу уродливые оспины ям; любители отдыхать на пленере помечали места своих стоянок безобразными кучами бутылочно-пластикового мусора, а то и незагашенными кострами.
Неудивительно, что лес не питал теплых чувств к людям. А вы бы питали, если бы вас резали, ломали, жгли и гадили?
Сейчас Недобрый лес был пуст, тих и залит водой. Дождь почти иссяк, теперь казалось, что воздух состоит из неразличимой водяной пыли, и она оседает на плащах, капюшонах, волосах, ресницах. Вода пропитала землю, как губку, и та сочилась влагой. Ямы и канавы превратились в озерки и ручейки, вырубки в болотца. Вода снаружи и внутри. Сапоги с чавканьем погружаются в жидкую почву и пружинят на скрытых под водой холмиках осоки. Осока опутывает сапоги цепкими стеблями, и каждый шаг дается с усилием. Шагать нужно особым способом: не рваться с натугой из невидимых объятий, а нащупав направление роста травы, неторопливо передвигать ногу параллельно стеблям. Этот способ передвижения, придуманный Витасом, нельзя назвать быстрым, зато он экономит силы. Идти трудно, но до Великой тропы недалеко.
Лилии нравилось, что кругом вода. Водяная пыль лишала силуэты деревьев природной основательности, делала их зыбкими и размытыми. Мир утратил жесткие границы реальности и обрел подрагивающие контуры мокрой акварели. Именно тогда, когда все становится вот таким: неопределенным, нечетким, наполненным сгустками неясных образов—и возможно приключение.
Они преодолели две трети пути и попали в полосу густого тумана. То и дело приходилось останавливаться и напряжено всматриваться в молочную пелену, пытаясь различить, что находится в нескольких шагах от тебя.
Тим, потерявший из поля зрения друзей, внезапно похолодел от мысли, что он навсегда заблудится в тумане и будет скитаться в этом зябком призрачном мире до скончания времен. Он хотел закричать и не смог, точно клок тумана застрял у него в горле.
От паники его спас рассудительный голос Витаса, прозвучавший совсем рядом.
Витас, единственный из группы, оказался не восприимчив к чарам тумана. Он полностью сосредоточился на движении и сейчас предупреждал друзей, чтобы они смотрели в оба и случайно не напоролись на пень, притаившийся под водой.
Внезапно в мире словно что-то поменялось: разом посветлело, воздух наполнился рассеянным светом, туман таял на глазах. Друзья с облегчением обнаружили, что они двигались по границе леса почти параллельно Великой тропе. Все-таки Недобрый лес их поморочил и попугал! Просто чудом никто не бухнулся в яму с водой и не переломал ноги о пни и коряги, тянувшие к ним жадные лапы из-под воды.
Если бы ребята поcмотрели вверх, на высокую крону березы, под которой они скинули мокрые плащи, куртки и сапоги—посмотрели очень-очень внимательно, то, возможно, сумели бы разглядеть среди покачивающихся ветвей три раскрашенные бумажные фигурки. Но дети смотрели не вверх, а вперед. Туда, где Великая тропа отделяла Недобрый лес от поля.
Поле! Поле—это пространство во всей его объемности. Оно безгранично и соединяется с небом от горизонта до горизонта, оно вливается в легкие и дарит вам крылья. Духи воздуха подхватывают вас под руки, приподнимают и несут вперед, а духи земли убирают с вашего пути мелкие камушки, щекочут босые пятки бархатными листьями подорожника и, смеясь, дуют в эти самые пятки, чтоб веселей бежалось.
Эй, куда летишь-бежишь? Как куда?! К старушке-сосне, что посреди поля упирается макушкой в небеса! Вон она своей кроной уже раздвинула облака—и хлынуло солнце, в благодарность за помощь высветило ее всю, и она парит над миром в потоке света, величественная и прекрасная, как древняя богиня.
И прямо за ней возносится ввысь сияющий разноцветный световой столб, изгибается в небе дугой и исчезает за горизонтом.
Журавлики счастья с высоты кивают бумажными головками вслед трем маленьким фигуркам, бегущим к радуге. Фигурки быстро удаляются, делаются все меньше и меньше, превращаются в темные точки и пропадают из вида...

***

Если вам повезло и вы хоть раз в жизни сумели приблизиться к основанию радуги, то никогда не забудете непередаваемого ощущения особой энергии, пульсирующей в жилах ее живых красок. Воздух вокруг посверкивает и потрескивает, кожу слегка покалывает. Можно протянуть руку и погладить радугу... Ух, как здорово!
Если вы скажете, что это невозможно, то будете правы. Это невозможно, если вы устали от жизни, если вы боитесь или сомневаетесь, если вы слишком хорошо знаете, что это невозможно.
Но для юных, не ведающих страхов и не подозревающих, что есть что-то невозможное, это очень даже возможно. Особенно, если журавлики счастья одобрительно кивают вам вслед.
Нужно просто взяться покрепче за руки, сделать шаг и...
...вы внутри радуги! Сначала мир полностью окрашивается в красный цвет! Красный впереди, сзади, по обе стороны от вас, над головой и под ногами... Красный вибрирует, проникает, заполняет, оглушает. Пульсация красного—это энергия жизни, всякой, что ни есть. Сердце бьется учащенно, алая кровь торопливо бежит по алым аортам, алым венам, алым капиллярам. В ушах стоит грохот—барабаны отбивают дробь все громче и громче, призывая Бога грома! Шаг и...
...музыка меняется. Вас окружает яркий оранжевый свет и кажется, что вы чувствуете запах апельсинов. Оранжевый играет Браденбургский концерт и танцует с вами, оранжевый радуется и смеется на вашими оранжевыми рожицами и вихрами, оранжевыми маечками и джинсами... И вы вращаетесь в оранжевых вихрях, пока совсем не закружится голова, и...
...вас выбрасывает в сияющий золотой поток! Золотой—это свобода и величие, легкость и напор. Это Болеро, и волны музыки подхватывают вас и увлекают за собой. Посмотрите, как вызолочена ваша кожа, каждая клеточка пронизана золотым светом, пропитана им... Золотой поток взывает к вам: смелее, мои золотые, вперед, к приключению! Вы шагаете и...
...оказываетесь в изумрудном мире! Зеленая полоса радуги—это ваши четырнадцать лет, это молодость и здоровье; это свежесть майского утра и птичьи трели, звенящие в воздухе; движение, скорость, стремительный полет ласточек и стрижей. Вперед, путь открыт, вам—зеленый свет!
И на полном ходу вы проваливаетесь в невесомость, в безмятежное сияние небес, в успокоительную прохладу голубого! Здесь звучат скрипки и поют небесные хоры. О, какие чистые, юные голоса... Они омывают вас, растворяют горечь и печаль, проникшие в вашу душу давным-давно, может, в первый миг вашего появления на свет, а может, еще раньше. Промытые сиянием голубого, глаза обретают необычайную ясность, и вы вдруг видите, что мир—такой, каков он есть—хорош и правилен, прекрасен, божественен...
Постепенно голубой теряет прозрачность, превращается в цвет передовых отрядов волшебницы-ночи, которые быстро наступают с востока, в то время как на западе слабеющие солнечные лучи пытаются дотянуться до небес в прощальном ласковом прикосновении.
И вот уже глубокая синева обволакивает, окутывает, окружает вас. Она укачивает вас в колыбели, возвращает к самым истокам, к материнскому чреву, к океанским глубинам. Звуки здесь приглушены, словно уши забиты ватой, словно вы нырнули глубоко-глубоко и кажется, что дальше уже некуда. Но путь еще не пройден, еще глубже, и...
...полная невыразимой нежности, всепроникающая музыка фиолетового пространства. Она уносит вас в область запредельного, в точку слияния мгновения и вечности, где исход соприкасается с истоком. И в кристальной чистоте фиолетового света вы постигаете, что всегда были и всегда будете, и ваша судьба неразрывной нитью вплетена в узор мироздания. Вас охватывает молчаливое благоговение, от которого выступают слезы.
Из-за слез фиолетовый свет начинает фасеточно дробиться, в нем зарождается внутреннее движение, какая-то неведомая сила мягко выталкивает вас наружу и…

***

—Где это мы?—Витас легонько ткнул Тима локтем в бок. Вопрос прозвучал гулко и испуганно, и Витас смутился, но друзья не заметили его смятения. Они озирались по сторонам с не меньшим изумлением, чем он сам, и судя по всему, никаких здравых идей относительно их местопребывания не имели. Место, в котором они оказались, напоминало громадную пещеру, стены и своды которой скрывались во тьме. Однако вокруг друзей пространство было слабо освещено.
—Где же источник света?—снова спросил Витас, старательно скрывая дрожь в голосе.—Как-то странно: сверху, снизу и сбоку темно, а вокруг нас светло.
Не то, чтобы источник непонятного света так уж сильно занимал Витаса, просто хотелось зацепиться хоть за что-то, вернуть ощущение здравого смысла и почвы под ногами. Но здравый смысл ускользал; почва под ногами тоже была склизкой и холодной.
«Сапоги и куртки здесь оказались бы очень кстати. Носки бы тоже не помешали»,—думал Витас, потирая поочередно замерзшие ступни. Тим и Лилия тоже клацали зубами— не то от холода, не то от потрясения. Наконец, к ним вернулся дар речи. Первой из столбняка вышла Лилия.
—Вот это да...—прошептала она и вдруг развернула щуплого Тима к себе лицом и звонко чмокнула его в куда-то в переносицу.—Тим, уж ты ли это наколдовал или твои ками, но это потрясающее приключение!
В ее огромных глазах сквозило такое неподдельное восхищение, что Витас невольно почувствовал укол ревности. Малюсенький такой укольчик!
«Определенно у Или с головой не в порядке,—вздохнул он про себя,—вместо того, чтобы подумать, как нам отсюда выбираться, она щебечет от восторга!»
И все же от радостной улыбки Лилии вокруг потеплело и посветлело, даже ступни перестали мерзнуть. Чудеса! Витас покосился на Тима—тот выглядел озадаченным. Похоже, Тим тоже не совсем разделял восторги Лилии и не готов был принять ответственность за это приключение на себя.
«Хорошо, хоть наш остряк в своем уме,—раздраженно подумал Витас.—Ну, старик, предложи что-нибудь дельное!»
Тим прокашлялся:
—Давайте для начала осмотримся.
«Просто гениально!—съязвил про себя Витас и тут же осекся.— А ведь, пожалуй, я тоже считаю, что это по милости Тима мы тут оказались. Хорош я реалист! Да что вообще со мной происходит?!»
Последнее мысленное восклицание относилось к нахлынувшим на него противоречивым эмоциям, вдребезги разбивавшим привычное состояние душевного равновесия.
Дальнейшие события посыпались слишком быстро, и Витас отвлекся от размышлений о самом себе. Первое открытие было связано с источником света. Лилия отошла на несколько шагов, и Тим вдруг воскликнул:
— Или! Ты светишься, как радиоактивный элемент! Ты случайно рыбы на ужин не переела? А фосфором на ночь не натиралась? Светящаяся Или из дома Баскервиллей!
Лилия оглянулась и засмеялась:
— Вы, между прочим, тоже светитесь. Здорово! И фонари нам не нужны, а факелы подавно, мы сами светим изнутри неярко, но исправно.
Витас возмутился про себя: черт знает что происходит! Друзей обуял бес легкомыслия. «Между прочим,—думал он,—сравнение с радиоактивным элементом—самое адекватное, и в этом нет ничего смешного».
Но смех Лилии вдруг оборвался:
—Ой!—сдавленно прошептала она,—кажется, это музей... Взгляните сюда!
Мальчики приблизились и увидели статую женщины. Странную такую статую, Лилии примерно по пояс. Неведомый ваятель не потрудился проработать голову женщины—видимо, эта часть скульптуры интересовала его наименее. Зато тело! Женщина в ширину была примерно такой же как в высоту. Огромные груди, напоминающие узбекские дыни, свисали до гениталий, прописанных так тщательно, что друзья невольно покраснели. Талия переходила в необъятные бедра, из которых росли толстые ноги. От статуи исходил жар, как от хорошо протопленной печки. Следующая статуя —такая же, только крошечная головка, прилепленная к мощному телу, и вовсе не человеческая, а птичья. Тоже жар. Следующая—аналогичная, следующая, следующая...
Друзья сбились со счета. Иногда попадались статуи с двумя головами, такими же аляповатыми и лишенными лиц. Разного размера, цвета, материала, все статуи походили друг на друга как сестры-близнецы. Все обдавали жаром.
Неожиданно статуи кончились. Появился столб. Цилиндр, круглый в основании и плавно закругленный кверху, с гирляндами каменных цветов внизу. От него исходили волны дикой, необузданной силы. Еще один такой же столб. Еще один…
Наконец, и столбы закончились. И они увидели на каменном постаменте ожерелье из черепов, раскрашенных в три цвета: белый, красный и черный. Рука Лилии непроизвольно потянулась к ожерелью, как вдруг...
—Не прикасайся!—голос, похожий на музыку, заполнил своды пещеры.
Друзья как по команде обернулись.
Существо, приближавшееся к ним, тоже светилось, но иначе, чем они. Контуры его (ее?) тела постоянно менялись, точно ослепительные радужные пазлы сплетались в замысловатые узоры и тут же распадались, чтобы в следующее мгновение породить новое сочетание. Брызги яркости—до рези в глазах, беспрерывная изменчивость—до головокружения.
—Приветствую избранников!— пело радужное существо.—Какое удовольствие снова встретить людей в сокровищнице забытых богов! Такого не случалось уже очень давно.
—Давно-давно-давно,— вторило эхо под сводами.
—Но вам нельзя здесь задерживаться, иначе вы не вернетесь в свой мир никогда.
—Никогда-никогда-никогда,—подтвердило эхо.
—Выберите себе один дар, какой пожелает ваше сердце. Сокровища забытых богов—в вашем распоряжении. Но помните: с этого мгновения вы не должны издавать ни единого звука, не должны ни к чему прикасаться, пока не сделаете свой единственный выбор. Не теряйте времени, выбирайте!
И вспыхнул свет!
Пещера оказалась не просто огромной, а фантастически огромной. И вся была заполнена какими-то диковинными вещами, о смысле и назначении которых ребята не имели ни малейшего представления. Каменные изваяния и просто камни, медные и золотые изделия, мечи и щиты, топоры и золотые шкуры, треножники и сосуды, копья и жезлы, громадные ступы и пестики, петли и сети, дудочки и арфы, посохи и троны, луки и колесницы, ковры и гобелены, всевозможные украшения и одеяния, застывшие деревья со спящими змеями и птицами, неподвижные крылатые кони, вепри, псы, чудовища—чего тут только не было!
Друзья, поначалу жавшиеся друг к другу, постепенно разбрелись в разные стороны. Что толку ходить толпой, если нельзя даже посоветоваться?
Лилия восхищенно бродила по сокровищнице забытых богов. Все казалось ей манящим и притягательным, от каждого предмета исходили свои неповторимые чары. Но мысль об ожерелье, которого она едва успела коснуться, не выходила у нее из головы. Вдруг Лилия увидела прелестную вещицу—легкий, воздушный на вид, поясок из чего-то, очень похожего на крылья бабочек. От пояса исходили волны, пробуждающие приятную истому в теле и какие-то неведомые желания; беззвучный голос в сознании пел, просил, умолял: «Возьми меня». У Лилии захватило дух! Она забыла про ожерелье и про все на свете—в целом мире остались только она и этот пояс.
Тима предстоящий выбор пугал: все здесь не так просто, в каждой вещи скрыт свой подвох. Однако, выбирать все равно надо, не то его более решительные друзья вернутся в нормальный мир с дарами, а он так и останется во мраке пещеры среди чудовищных экспонатов. Но по каким критериям делать выбор? Инструкции по эксплуатации с описанием характеристик к сокровищам не прилагались. Что ж, остается полагаться на ощущения. Увы, ощущения показались Тиму на редкость отталкивающими. Очень много запаха ярости и привкуса крови, обжигающего жара или леденящего ужаса. Даже от невинных музыкальных инструментов исходили вибрации безумия. Чем дальше, тем меньше все это нравилось Тиму.
Восторженный возглас Лилии, отразившийся эхом от сводов пещеры, заставил его двигаться быстрее. Артефакты замелькали перед глазами, в висках застучало. Тим был почти в полуобморочном состоянии, когда увидел сумку. Кожаную сумку, старую и потертую, довольно объемную. На сумке аккуратно выстроились гладко отполированные фигурки—семь рядов по семь фигурок. Изготовлены они были из кости цвета крем-брюлле. Фигурки имели одинаковую форму и напоминали клыки. С карандаш в высоту и сантиметра четыре в диаметре основания. От всей композиции веяло прохладой. Почему-то Тима более всего умилил цвет фигурок и их количество.
—Семью семь,—пробормотал он и начал сгребать фигурки в сумку. Наконец-то на него снизошло успокоение.
Витас откровенно злился. Он не знал, что делать с нахлынувшими эмоциями; не знал, что делать с дурацким выбором, который им навязывало радужное существо, и мысленно проклинал фантазии Тима, из-за которых они влипли во всю эту историю. Чувство справедливости подсказывало Витасу, что Тим тут вовсе не причем. Нечто, не имеющее названия, могущественное и непознанное, подняло их сегодня утром и, невзирая на дождь, погнало в недружелюбный лес, потом морочило в радуге, а теперь выбросило в эту реальность, которая не была реальностью и разбивала все представления Витаса о мире, как гнилой орех!
—А в радуге было здорово!—подало голос чувство справедливости. Из-за внутреннего разлада Витас совсем обезумел. Ему захотелось начать крушить все без разбора, разносить вдребезги ненавистные «сокровища», придушить своих друзей вместе с радужным существом и... он заплакал. Это были слезы отчаяния и бессилия перед чем-то неведомым в самом себе.
«Кажется, Лилия чего-то усмотрела,—угрюмо констатировал Витас,—вон как верещит на всю пещеру. Ну и ладно, возьмем, что под руку попадется. Все равно ни в чем здесь проку нет и быть не может!»
Витас ухватил с пола первую попавшуюся вещь, похожую на ранец, и от неожиданности охнул. Ранец оказался на редкость увесистым, в нем задорно позвякивал металл.
—Ваше время истекает,—раздался голос радужного существа.—Сюда! Ко мне! Торопитесь, если вы не хотите остаться здесь навсегда...
Казалось, голос несся со всех сторон. Просто потрясающий акустический эффект!
—Навсегда—всегда—да...—гремело эхо.
Друзья со своими трофеями со всех ног бросились к радужному существу. Едва они приблизились, как на них обрушилась лавина звуков, вокруг закрутился бушующий вихрь красок, который сжимался кольцом все плотнее, пока полностью не вобрал их в себя.

Ознакомиться с дальнейшим содержанием вы можете, приобретя книгу в Институте развития личности. © Ю.Качалова. "Седьмой цвет радуги", М, 2006; 148с.

По вопросам приобретения пишите:

[email protected]

ipd.jktales.org Карта Форум Открытки